Производство микропластин является структурирующим элементом верхнепалеолитических технических традиций Северо-Восточной Азии, которые распространяются на огромной территории и сопровождают известные поселения Северо-Восточной Сибири в конце плейстоцена. Однако о функционировании и функциях микропластин верхнего плейстоцена известно мало. В данной статье представлены первые функциональные данные для микропластин верхнего палеолита Восточной Сибири. Анализ направлен на исследование технических целей, для которых микропластины были произведены ок. 19 тыс. кал. л. н. на Нижнем Витиме на стоянке Коврижка IV, культурный горизонт 6. Это местонахождение под открытым небом является мультистратифицированным и представляет самый ранний стратифицированный культурный слой в Северо-Восточном Прибайкалье с культурным горизонтом 6, датируемым ок. 19 тыс. кал. л. н. Результаты идентифицированной амортизации предметов показывают, что микропластины использовались как вкладыши для ударных наконечников, вероятно, фиксированные сбоку, и как элементы ножа для резки мягких материалов. Остатки фауны здесь редки, а костная индустрия в археологических остатках Коврижки отсутствует. Таким образом, этот функциональный анализ предполагает косвенное свидетельство ремонта охотничьего снаряжения на стоянке и возможных костяных или деревянных ударных наконечников и рукояток ножей, к которым были прикреплены микролезвия. На Коврижке IV степень повреждений низка, особенно потому что они включают микропластины, которые не использовались в качестве вкладышей для ударных наконечников, и микропластины, которые не использовались вообще. В этих случаях мы могли бы исключить немедленное потребление продуктов дробления, но выдвинуть гипотезу о создании запаса для замены поврежденных пластин. Таким образом, концентрацию микропластин в южной части жилища культурном горизонте 6 можно частично интерпретировать как зону, предназначенную для производства и замены микропластин на композитные инструменты, включая наконечники. Относительно гибкое функционирование микропластин, по-видимому, характерно для других памятников верхнего палеолита (Кашидавай I, Ёсидзава, Хопхёндон, Ушки I) и мезолита (Павлова I, Жохова) Японии, Кореи, Северной и Восточной Сибири.

На востоке Западного Забайкалья, в долинах реки Она и её притока Алана, обнаружено три древних святилища. В статье обсуждается специфика культовых сооружений древности, характерная для конкретной территории в рамках долин двух небольших рек. В ходе изучения святилищ долин Оны и Алана было установлено, что организация пространства в них достигалась путем выстраивания искусственных конструкций рядом с выдающимися элементами рельефа. Основным природным компонентом в изучавшихся святилищах являются скалистые утёсы с вертикальными стенами, обращёнными на юг. При строительстве искусственных элементов святилищ у подножия утёсов создавалась огражденная территория, которая становилась центральной частью сакрального пространства. К искусственным конструкциям относятся невысокие стенки и валы, небольшие каменные курганы и кольцевые выкладки из скальных обломков. Ещё одним искусственным компонентом конкретных культовых объектов были наскальные рисунки, нарисованные красной охрой и расположенные в восточной части утёсов. Все наскальные рисунки относятся к селенгинскому типу, которые традиционно датируются поздним бронзовым веком и связываются с кочевым населением Забайкалья. Такие святилища определены как секторные ландшафтно-рукотворные, на основании анализа конфигурации площадей, очерченных искусственными сооружениями, и их положения по отношению к доминантным природным элементам. Исследования местонахождения Барун-Алан-1 показало, что некоторые искусственные элементы здесь возводились с целью наблюдений за Солнцем в дни летнего / зимнего солнцестояния. На основании радиоуглеродного датирования и типологии наскальных рисунков начало функционирования данных святилищ можно отнести к финалу бронзового - раннему железному векам.

Статья посвящена публикации редкого предмета - керамической матрицы для штамповки архитектурного декора. Матрица происходит из памятника Сухой Арбулак, расположенного в Забайкальском крае. На территории памятника находятся остатки полутора десятков горнов для обжига керамических строительных материалов. Здесь же керамику покрывали разноцветными цветными глазурями. Керамический центр производил строительные материалы для Кондуйского дворцового комплекса, располагающегося в 4 километрах юго-западнее памятника. Матрица обнаружена внутри одного из горнов для обжига строительной керамики, исследование которого было начато в 2018 г. Аналогичные теплотехнические устройства раскапывались в столице Монгольской империи XIII-XIV вв. Каракоруме и известны у чжурчжэней (XII-XIII вв.). Снаружи горна найдено несколько печных выбросов отбракованных предметов. Внутри обжигательной печи были обнаружены целые и фрагментированные кирпичи, черепица разных типов и размерных стандартов, оттиснутые в формах обломки кровельной скульптуры и изделия мелкой пластики. Строительная и архитектурная керамика была брошена в горне как отходы обжига или производственный брак. В статье рассматриваются обстоятельства обнаружения находки, приведено ее описание и технология изготовления. Аналогии изображению матрицы имеются в коллекции предметов Кондуйского дворца из раскопок С.В. Киселёва. Автор приходит к заключению, что матрицы производились и обжигались здесь же, на памятнике, наряду с предметами строительной керамики. Это позволяло изготовить нужное для формовки количество подобных изделий, а также по мере необходимости осуществлять их замену. Матрица для штамповки, о которой идет речь в статье, - пока единственное найденное приспособление, предназначавшееся для декорирования изделий Кондуйского дворцового комплекса (XIII-XIV вв.), позволяющее судить об инструментарии средневековых ремесленников.

В 2013 г. в Приольхонье, на юго-западном берегу пролива Малое Море озера Байкал, в ходе спасательных археологических работ было раскопано несколько искусственных конструкций из камня, расположенных в северной части погребально-поминального комплекса Хужур 4. Среди исследованных конструкций большинство составляли объекты, датировавшиеся XIX в. Они включали 4 детских погребения и 8 поминальных сооружений. Для захоронения использовались конструкции двух типов - наземные в виде четырехугольных каменных ящиков, пристроенные к скальному выходу с юго-восточной стороны (хагунский тип) (комплекс № 3), и грунтовые, перекрытые сверху круглой или овальной каменной кладкой (куркутский тип) (комплексы № 5, 13 и 15). В комплексах № 13 и 15 отмечены фрагменты деревянных жердей, перекрывавших яму. Погребенные располагались вытянуто на спине головой на северо-восток. Сопроводительный инвентарь обнаружен только в погребении девочки 7-8 лет (комплекс № 3). Он включал бусины, бисер, перстень-печатку и цепь. В остальных захоронениях вещи отсутствовали. Детский могильник был сооружен жителями Хужур-Ногуйского улуса, принадлежавшими к эхиритскому роду шоно. Как и представители других бурятских родов, они хоронили своих покойников к северу от поселения, на склоне возвышенности, ориентируя умерших головой на север - северо-восток, по направлению к «стране мертвых». Наличие отдельного могильника для детей, а также отсутствие в большинстве захоронений сопроводительного инвентаря свидетельствовали об их особом положении в обществе, что нашло отражение и в погребальном ритуале.

Обширная территория Внутренней Азии, пространство которой включает немало опасных для жизни мест, нашла отражение во множестве разнообразных образов, далеких от реальности, зафиксированных в разных источниках. Многие мифические образы сохраняли свою актуальность вплоть до начала ХХ века. Одним из известных со средневековья персонажей, связанных с отдельными территориями Внутренней Азии, является образ «земли гроз и громовых стрел». Его актуальность сегодня подтверждается метеорологическими исследованиями региона. Рассмотрение представлений и обычаев тюрко-монгольских народов, проживающих на территории Внутренней Азии, связанных с грозовыми явлениями, показывает архаичность громовержца-дракона. Этот популярный образ «повелителя грозы и молний» распространился с территории южной и Юго-Восточной Азии. Высокой устойчивостью во времени характеризуются традиционные представления о сущности грозовых явлений, процессе трансформации молнии в каменные и металлические объекты (археологические артефакты). В культуре тюрко-монголов наблюдается разное осмысление причин поражения человека или животного молнией. Отмечается негативное понимание этого события в монгольском обществе со средневековья до ХIХ - начала ХХ в., и наоборот, позитивное на периферии Монгольской империи - у бурят, тюрков Южной Сибири. Выявлено, что представители разных народов испытывали в отношении гроз и молний совершенно противоположные чувства - одни страх и прятались, другие, напротив, бросали вызов Небу. В социальной структуре Монгольской империи выделились представители «белой кости», которые верили в свою неуязвимость перед грозой по праву своего «небесного происхождения». Были и те, кто считал Небо должником своего предка. Верили также, что от молнии может спасти мнимое родство с «избранными Небом», а также полезные для громовержца поступки.

Настоящая статья посвящена исследованию немедикаментозных методов лечения в контексте этногенеза якутов и народная медицина рассматривается как один из важных источников при изучении происхождения и этнической истории народов. Выбор предмета исследования обусловлен малоизученностью данной темы, требующей детального описания и анализа. В литературе о профессиональной народной медицине якутов превалируют работы по лекарственным препаратам в первую очередь растительного происхождения. Нами народное врачевание рассматривается в качестве одного из элементов традиционной культуры, что обусловило внимание к вопросу о личностных и профессиональных качествах якутских целителей и лекарей. В якутском традиционном обществе существовали узкопрактикующие немедикаментозные методы лечения: лекари-массажисты, специалисты по иглоукалыванию, кровопусканию, костоправы и т. д. Вместе с тем были и лекари-универсалы, которые наряду с рассматриваемыми методами лечения применяли и лекарственные средства растительного, животного и минерального происхождения собственного изготовления. В статье впервые поднимается вопрос о том, что немедикаментозные методы лечения во многом обнаруживают сходство с так называемыми методами «наружного» воздействия, зафиксированными в классическом источнике тибетской медицины «Чжуд-ши». Высказывается мнение, что этот опыт уходит своими корнями в хунно-сяньбийский период формирования истоков якутской культуры. Источниками для написания статьи стали исторические, этнографические и фольклорные материалы, а также данные археологических раскопок раннеякутских погребений XIV-XVII вв. На основе сопоставительного анализа раскрывается пласт рациональных знаний и методов лечения, уходящих в глубокую древность и являющихся общими для большинства тюрко-монгольских народов Сибири и Центральной Азии.

В статье, на основе опубликованных и не опубликованных источников, рассматривается гарнизон Иркутска в 1690-е гг. Акцент исследования сделан на вопросах, связанных с увеличением штата служилых людей. С конца 1680-х гг. численность военных в Иркутске не соответствовала задачам, возлагаемым на них правительством. Нехватка людей и оружия в крепости, являвшейся центром большого уезда, грозила утратой доверия ясачного населения, которое жило в условиях постоянной угрозы нападения монгольских феодалов. Служилые люди Иркутска просили также перевести их из пеших казаков в конные, в соответствии с характером выполняемой ими службы. Изменения в штате гарнизона Иркутска происходили в 2 этапа. В 1690 г. он был увеличен со 120 до 200 чел. в т. ч. 50 конных казаков. Затем в 1699 г. число ратников довели до 300 чел. (включая 150 чел. конной службы) за счет перевода на «вечное житье» служилых людей из городов Западной Сибири. Кроме того, 100 «полковых» удинских стрельцов находились в Иркутске на годовой службе. К 1699 г. в арсенале города значительно выросло количество артиллерии и ручного огнестрельного оружия. Возможными причинами изменений, произошедших в конце 1690-х гг., были как рост роли Иркутска в качестве административного и экономического центра Восточной Сибири, так и опыт противостояния с даурскими служилыми людьми во время бунта в 1696 г.

В статье на материалах Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), которые впервые были введены в научный оборот, рассматривается положение дел в военно-учебных заведениях Забайкалья в 1899 году. Именно тогда состоялась поездка военного министра Российской империи А.Н. Куропаткина в Сибирский военный округ. Информация представляет собой большой научный интерес, так как визит имел место за четыре года до начала Русско-японской войны 1904-1905 гг. и менее чем за семь месяцев до мобилизации Сибирского военного округа (8 июля 1900 г.) в связи с Боксерским восстанием в Китае. Цель поездки Куропаткина - ознакомление с состоянием дел созданного незадолго до этого Сибирского военного округа, условиями жизни и боеспособности дислоцировавшихся в нем войск, сбор материала для разработки планов дальнейших военных преобразований в Сибири и обороны азиатской части Российской империи. Передвигаясь по Транссибирской железной дороге, Куропаткин осмотрел войска крупнейших сибирских гарнизонов: Омска, Томска, Красноярска, Иркутска, а также расположенные в них военно-учебные заведения. В Иркутске он посетил приготовительную школу Сибирского кадетского корпуса и юнкерское училище. В статье публикуются наиболее подробные (из известных к настоящему времени) описания жизни и образовательного процесса в Иркутской приготовительной школе Сибирского кадетского корпуса и юнкерском училище. Рассматриваются: размещение учащихся, бытовые условия и организация образовательного процесса. Приводится мнение военного министра о состоянии и качестве обучения. Анализируются выявленные в ходе визита упущения в работе школы и училища. Вторая часть статьи посвящена Иркутскому юнкерскому училищу.

Автор изучил проблемы организации системы охраны лесных ресурсов в Иркутской и Енисейской губерниях. Законодательная основа защиты лесов в Российской империи во второй половине XIX - начале ХХ в. была представлена «Лесным уставом», «Уложением о наказаниях уголовных и исправительных», «Уставом о наказаниях, налагаемых мировыми судьями». Основой организации системы охраны стал «Лесной устав», однако его действие не распространялось на территории Иркутской и Енисейской губерний до конца XIX века. Предписание губернаторам разработать предложения по устройству сибирских лесов было вынесено комитетом министров ещё в 1848 г., но дальше обсуждения и переписок дело не двигалось вплоть до 1894 г., когда были приняты правила о заведывании государственными лесами в Иркутском генерал-губернаторстве. На их основе в Сибири создавалась система лесоохранительных органов в составе лесных чинов и лесной стражи, подчинявшихся казенным палатам. Сложности в распространении реформ, проводившихся в западных губерниях страны в середине - второй половине XIX в., на Восточную Сибирь привели к тому, что на несколько лет кражи леса выпали из правового поля, когда они были переведены из «Уложения о наказаниях» в мировой устав, а тот, в свою очередь, стал применяться в Восточной Сибири только спустя несколько лет. Затем параллельное введение института мировых судей и организации устройства лесов, их разделение на категории и создание системы надзора привели к резкому возрастанию правонарушений по «Лесному уставу» в криминальной статистике.

В статье рассматривается просветительская деятельность сельскохозяйственных обществ Забайкальской области и Иркутской губернии в начале XX века. Дана историография вопроса с кратким анализом работ В.П. Плаксина, А.В. Третьякова, М.Д. Книга, О.Ю. Елиной, И.А. Асалханова, М.Э. Бумбар, Л.П. Ледковой. Сельскохозяйственные общества являлись самодеятельными организациями, содействовавшими развитию сельского хозяйства. Изучали положение его отдельных отраслей, пропагандировали сельскохозяйственные знания, способствовали выработке прогрессивных способов ведения хозяйства. В работе анализируются обстоятельства и механизм принятия решений по поводу создания сельскохозяйственных общественных организаций, мелкорайонных и уездных сельских обществ, деятельность которых главным образом была направлена на удовлетворение потребностей местного населения, широкое распространение сельскохозяйственного просвещения. Согласно уставу сельскохозяйственные общества Байкальского региона выпускали периодические издания - «Забайкальский хозяин», «Иркутский хозяин», задачами которых было освещение вопросов сельского хозяйства, работы опытных учреждений, достижений агрономической науки и т. д. Эти журналы наиболее информативны по своему содержанию. В них публиковались не только практические рекомендации и указания по ведению сельского хозяйства для читателей, но и различные сведения о проводимых самими обществами мероприятиях, отчётные материалы об их деятельности, данные о самих членах общества и т. д. В статье сделан вывод о том, что в начале XX века в работе сельскохозяйственных обществ, кроме изучения природно-климатических, естественно-исторических условий края и распространения сельскохозяйственных знаний, появляется новое направление - планирование подготовки специалистов сельского хозяйства через организацию курсов.

В статье поднимается вопрос о правильности выбора русским Морским Ведомством при приеме Программы 1898 года броненосцев с башенным расположением среднекалиберной артиллерии. Эволюционно орудия ведут свою родословную из истории парусного флота, когда пушки нижних орудийных палуб (далее казематные), а открыто стоящие палубные орудия верхнего дека трансформировались в башенные. Кратко разобрана терминология: что есть казематы и башни во времена принятия Программы 1898 года. Охарактеризовано положение дел в Русском Императорском флоте. Проведено сравнение преимуществ и недостатков обеих систем размещения орудий среднего калибра. Сделан краткий обзор размещения среднекалиберной артиллерии у ведущих морских державах того времени. C башенной артиллерией среднего калибра экспериментировали государства, планировавшие воевать для защиты, вблизи своих портов и баз. Британцы же имели интересы по всему миру и не рисковали ставить среднекалиберные башни на свои многочисленные линкоры. Отработка типа башен среднего калибра велась ими на их серийных бронепалубных и броненосных крейсерах. Приведено краткое описание судьбы русских башенных броненосцев Программы 1898 года. В боестолкновении казематных японских броненосцев и броненосных крейсеров счет оказывался далеко не в пользу русских. Вывод, что в реалиях конца XIX века оптимальным вариантом размещения среднекалиберной артиллерии на русских эскадренных броненосцах были бронированные казематы, как у «Победы» и «Ретвизана». Французский же проект чисто башенного броненосца «Цесаревич» (третий в Программе) должен был быть единичным, ознакомительным. В серию же следовало пустить технологичные и простые в постройке, эксплуатации и ремонте казематные броненосцы.

Статья на основе принципов системности, анализа, а также описательно-повествовательного метода в рамках учреждения и начального этапа деятельности 1-й и 2-й Омских школ подготовки прапорщиков пехоты (октябрь 1915 г. - май 1916 г.) дает ответ на вопрос: что явилось причиной низкого качества подготовки выпускников Омского военного округа? Источником для проведения исследования стал отчет генерал-майора Б.В. Адамовича об осмотре им в ноябре 1915 г. - марте 1916 г. ряда школ подготовки прапорщиков пехоты европейской части Российской империи, а также Сибири; публикации в дореволюционной периодической печати Западно-Сибирского региона страны, делопроизводственные документы из Российского государственного военно-исторического архива и Государственного исторического архива Омской области. В результате проведенного исследования автор пришел к выводу, что на низкое качество подготовки офицеров в Омском военном округе оказывали влияние следующие факторы: отсутствие соответствующей жилой и хозяйственной инфраструктуры, необходимого учебного инвентаря; устоявшихся традиций, обращаясь к которым молодые люди могли бы усваивать нормы, представления, правила и образцы, которыми руководствуется в повседневной практике кадровый офицер; отсутствие опытного преподавательского состава; и, наконец, низкий уровень образования, не позволявший обучающимся адекватно воспринимать полученные знания.

В представленной статье рассматривается осуществление местными властями государственных продовольственных кампаний на территории Енисейской губернии в период военного коммунизма. Автор показывает как на смену продразверстке, собираемой в обязательном порядке в обстановке ограничения, затем свертывания товарно-рыночных отношений и незначительных протестных акций со стороны крестьян, летом 1920 г., как и повсюду, здесь была объявлена новая продовольственная кампания. Обратившись к освещению её осуществления, исследователь, в отличие от предшественников, счел возможным представить факты милитаризации продовольственных органов, широкого направления в енисейскую деревню «продовольственной армии» в лице мобилизованных коммунистов, членов профсоюзов, рабочих молотильно-уборочных отрядов и красноармейцев воинских частей. Использованные автором в статье материалы публикаций и архивных документов свидетельствуют, что выполнение этой продразверстки было безвозмездным и принудительным для крестьян. Оно толкало деревню не только к малоэффективным вспышкам повстанчества, но и сопровождалось крестьянским сопротивлением в форме саботажа заготовок и сокрытия хлебных запасов. Задание продразверстки, как и предшествующих заготовок, не было выполнено енисейскими крестьянами. Используемая государством развёрсточная система продовольственных заготовок существовала в сибирских условиях более длительное время. Разверстка не привела большинство крестьян к голодному существованию, но вычистила созданные ими закрома и, показав силу и безжалостность государства, озлобила население. Следствием такой продовольственной политики явилось восполнение материальных ресурсов государства и резкое падение аграрного производства и уровня жизни населения в регионах.

Одной из главных задач, стоявших перед органами управления Дальневосточной республики, было наладить продовольственное снабжения армии и населения городов. Несмотря на существование рынка и частной торговли, именно государство взяло на себя заботу о получении и распределении продовольствия через свои органы и кооперацию. Способы получения зерна и фуража от сельского населения за три года существования республики несколько раз менялись: от продовольственной разверстки к разным формам товарообмена с деревней и затем к установлению «прогрессивно-подоходно-поимущественного обложения». На торгово-промышленные предприятия, кроме основного и дополнительного промыслового, был установлен еще и чрезвычайный военный налог, но все эти меры не привели к ожидаемым результатам. Решение продовольственной проблемы осложнялось множеством обстоятельств: экономическая разруха и сокращение сельскохозяйственного производства, непрерывные реформы во всех сферах управления, включая продовольственную и налоговую, сопротивление крестьянства налоговой и податной нагрузке, несоразмерность финансовых возможностей республики и потребностей ведения войны и пр. Для восполнения дефицита бюджета правительству ДВР и Дальбюро ЦК РКП(б) часто приходилось обращаться к помощи Советской России. Постоянный дефицит продовольствия и финансов в ДВР приводил к ухудшению материального положения населения, что в свою очередь вызывало массовое недовольство правительством и коммунистами, рост забастовочного движения, сокращение производительности труда, развитие мешочничества, контрабанды, хищения государственного имущества и пр. Продовольственный вопрос был одним из главных факторов обострения внутриполитической ситуации в Дальневосточной республике и на протяжении всего её существования.

После разгрома колчаковцев и контрреволюции в целом политическую и экономическую власть в Сибири стал осуществлять Сибирский революционный комитет (Сибревком). Территорию его подвластности в составе ряда губерний принято именовать «Сибревкомовской Сибирью». В 1921 году здесь в соответствии с решениями X съезда РКП(б) и последующими партийными и советскими документами стала осуществляться новая экономическая политика (НЭП). В историографии НЭПа можно выделить пять этапов: 1920-е гг.; 1930-е гг., вторая половина 1940-х - начало 1950-х гг.; середина 1950-х - 1980-е гг.; 1990-е гг. и по настоящее время (постсоветский). В 1921-1922 гг. на Сибирь огромной тяжестью легли поставки хлеба и других продуктов в европейский центр страны. На этом постоянно настаивал В.И. Ленин. Какие-то позитивные изменения стали проявляться только в 1923-1925 гг. А до этого крестьяне то «довыполняли» продразверстку, то платили огромный продовольственный налог. Советская власть, чтобы спасти себя, пошла на вынужденное отступление от прежних военно-коммунистических методов управления. Допустили свободную торговлю: только она и спасла от повсеместного продуктового и товарного голода. Многие необходимые товары, которые сама Сибирь не производила, частные торговцы завозили из-за Урала. В местной партийной печати появилась реклама разнообразных деликатесов и промышленных изделий. К 1925 году встало на ноги и сибирское крестьянство. На уровень дореволюционных лет выйти всё же не удалось. В 1925 году Сибирский край вместо губерний поделили на округа. Первый Краевой съезд Советов в декабре передал власть от Сибревкома Сибкрайисполкому.

История «советского блока» - значимая сторона истории XX века. Большевики пришли к власти под лозунгами интернационализма, мировой революции, солидарности рабочего класса. Лозунг большевиков о праве наций на самоопределение нашел отклик среди разных народов, находящихся в политической и экономической зависимости от «великих» держав. Пытаясь воплотить в жизнь идею мировой революции, большевики поддерживали интернациональные коммунистические организации. Отношения России и Польши всегда отличались напряженностью и сложностью. Приводятся цитаты, как пример риторики, аргументации, иллюстрация декларируемого мировоззрения. Апофеоз советской риторики - «процесс социалистической перестройки сельского хозяйства в Польше проходит в условиях острой классовой борьбы». Тема преемственности в развитии военно-морского флота привлекает внимание профессиональных историков, популяризаторов военно-технических проблем, авторов историко-публицистических книг, романистов жанра альтернативной истории и т. д. Названия кораблей и судов тесно связаны с жизнью общества, представляют государство, воспитывают патриотизм и национальную гордость. Нас в данном случае интересует этимология их названий, ярко отразившая резкий поворот в политике и идеологии СССР, осуществленный осенью 1941 г. Например, крейсера проекта 68-бис - крупнейшая серия в истории флота России - СССР. Из 21 названия только пять принадлежат видным умершим руководителям коммунистической партии. В остальных наименованиях - два монарха прошлого, два национальных героя, два сухопутных военачальника, пять адмиралов - все дореволюционной, досоветской России, а также три приморских города. В СССР была бы немыслима практика названия кораблей в честь монархов прошлого. В Польше же на Щецинской судоверфи построили «королевскую» серию сухогрузных судов. Интересной страницей польского кораблестроения стало строительство 107 средних и 28 больших десантных кораблей для флотов социалистических стран, а также Индии, Алжира, Египта, Сирии.

Автор с позиции исторической имагологии анализирует формирование образа СССР в среде русской диаспоры в США и влияние на данный процесс диссидентского движения во второй половине 1960-х - начале 1980-х гг. Источниковую базу исследования составили публикации крупных русскоязычных изданий в США, отражавшие основные направления политической ориентации российских эмигрантов. Делается вывод о наличии ряда тенденций в оценке диссидентства и эволюции восприятия эмиграцией советского общества. Доминирующую часть СМИ составляли антикоммунистические газеты и журналы, в которых дискурс о Советском Союзе опирался на бинарные оппозиции - концепты «русский народ» и «советская власть», рассматривавшиеся в рамках дихотомии «свой - другой/чужой». Для этих изданий возникшее в СССР диссидентское движение стало определенным рубежом в формировании представлений о советском обществе, поскольку оказалось, что в Советском Союзе имеются социальные круги, способные бороться за свои гражданские права. Деятельность советских диссидентов, обсуждавшаяся в прессе, усиливала стереотипные установки антикоммунистов о СССР, повлияв на содержание концептов «русский народ» и «советская власть». Поначалу эмигранты увидели в инакомыслящих союзников в противостоянии коммунизму, однако затем их разочаровала распространенная среди диссидентов идея создания социализма с «человеческим лицом». Но часть диаспоры, стоявшая на позициях политического центра, позитивно воспринимала стремление демократизировать советскую систему. При этом все антикоммунистические круги эмигрантов преувеличивали роль инакомыслящих в политической жизни СССР и не замечали реальной поддержки советской системы со стороны населения. Иной позиции придерживалась коммунистическая газета «Русский голос», не публиковавшая негативную информацию об СССР и отвергавшая сам факт наличия там протестного движения.

В современной мировой политике все большее значение играет такое явление как историческая память, которое все чаще становится объектом исследований ученых. Под исторической памятью понимается, по определению философа А.М. Пятигорского, «направление сознания человека на его прошлое». Это понятие является междисциплинарным, входящим в отрасль исследований, именуемую «memory studies». Эта сфера изучает все, что связано с памятью о прошлом в социуме, в том числе то, как память используется в политике и международных отношениях. Историческая память как политическое явление занимает особое место в межгосударственном взаимодействии, влияет на состояние отношений между многими странами и используется как инструмент политического воздействия. Во многих отечественных и зарубежных исследованиях упоминаются примеры исторической памяти европейского типа, однако азиатские кейсы также представляют интерес для исследователей. Особое место занимают китайско-японские отношения, в которых проблема исторической памяти является одной из ключевых и неразрешенных. В данной статье автор описывает особенности исторической памяти китайского типа и ее места в современной внутренней политике КНР. Использование данного инструмента китайским руководством во внешней политике проиллюстрировано на примере отношений с Японией, в истории которых было немало трагических событий, оказывающих влияние на китайско-японское взаимодействие и сегодня. В работе представлены примеры использования исторической памяти против Японии в выступлениях руководителей Китая, представителей МИД КНР, а также в публикациях официальных СМИ. Делаются выводы о том, что историческая память в китайско-японских отношениях является одновременно проблемой и инструментом влияния Китая, а также что неразрешенные вопросы прошлого являются одним из препятствий в построении полноценного диалога между двумя ведущими восточноазиатскими акторами.

В рецензии рассматривается монография А.В. Ганина «Русский офицерский корпус в Гражданской войне. Противостояние командных кадров. 1917-1922 гг.». Автор впервые предметно и комплексно сравнивает вклад офицерства в формирование армий: Красной, Белых (по частям России), новых национальных; анализирует мотивы того или иного выбора; в сопоставлении характеризует положение и роль военных специалистов. Базирующееся на критическом анализе обширной источниковой базе выводы монографии аргументированно показывают закономерность итога Гражданской войны. Делается вывод, что работа написана хорошим литературным языком и будет полезна всем интересующимся историей.

В рецензии охарактеризована монография Ф.Л. Синицына «Советское государство и кочевники. История, политика, население. 1917-1991 гг.». В ней отмечена новизна и актуальность монографии, её вклад в исследование кочевых сообществ, обширная база источников. Выделены и проанализированы базовые составляющие работы: разбор теоретических обоснований, которые легли в основу политики «обоседления» кочевых народов в составе советского государства; анализ статистических сведений, раскрывающих динамику социально-экономического развития «кочевых» регионов в составе СССР; авторская оценка характера и последствий «советизации» кочевых народов. Обосновано применение автором понятия «кочевая цивилизация» по отношению к кочевникам, подвергшимся модернизации в советский период.